30 августа 2006 года, Казань, Кубок мира. На дорожках великолепного нового ипподрома соревнуется мировая элита рысистого спорта: Варенн, Гидд Палема, Зугин, Джизело де Лу и другие крэки ипподромов. Газеты и телевидение трубят о признании Европой заслуг Татарстана и России в развитии спорта. Комментаторы наперебой перечисляют послужные списки знатных гостей. Варенн (Италия) - мировой рекордсмен по сумме выигрышей - 5.636.255 долларов! Пять побед за шведами, три - за итальянцами, одна в активе французов. Но теперь они лидеры, возглавившие список главных претендентов. На все лады повторяются имена: Желинот, Рокепин, Жава Дарш, Жарди - не кобылы, а «королевы», которые одарили своими божественными качествами французских рысаков. Есть и американцы. Нет только наших. Не по чину, что называется. «А что выставлять - срамиться…», - бурчат старые лошадники.

Новая слава пока не народилась, а старая незаметно для глаза ушла. Только куцая, наспех составленная экспозиция так называемого «музея» нового ипподрома дает некоторое представление о богатой истории отрасли. Вот он, список славных имен. Жеребец Аккредитив Молоствова в 1907 году выиграл главный приз Дерби в Москве. Ил - гнедой жеребец 34-го года рождения, чемпион одесского ипподрома. Кокетливый - серый жеребец 56-го года рождения. Чемпион породы, Москвы, ВДНХ. Чемпион Союза - знаменитый Док. А знаменитый Кубок трех областей, который в 1958-м году выиграла дружина наездников наших конных заводов? Самые известные рысаки Ульяновска, Саратова, Куйбышева в решающих заездах остались «за флагом» - без призов то есть, потому что разрыв между ними и победителями превысил 6 секунд. Даже сумасшедший ливень не разогнал толп ликующих зрителей. Было, правда, безвременье какое-то, связанное с реконструкцией дорожек ипподрома - больно уж скверными были из-за близости к Кабану. Но лошади достойно представляли республику на чужих аренах. В том числе и московских. А с конца 1980-х и вовсе воспряли духом местные лошадники. Пошли в коневодство люди известные, со средствами. Поплыли один за другим в конюшни первоклассные жеребцы. Конь стал-таки просто символом местного возрождения. Но коснулось ли оно местного же коннозаводства? Вот вопрос.

Допетровское общество знало много примеров полезного взаимообмена. Не только аргамаки, но и заводская литература заимствовались на Востоке - выдержки из Faras-N ama, книг о лошадях, привозили из Персии, Средней Азии. Не отказывалась Москва и от западных переводов. В 1670 году перевели труд Антуана Плювиналя «Le Manege Royal», в 1685 году - польского автора Кристофа Дорогостайского - «Hippika abo nauka o konjach». При этом в Московской Руси был свой вековой уклад, восходивший к Киевской Руси. Александровский, Хорошовский заводы были известны еще с XV века.

С кого и с чего началось культурное коннозаводство в нашем крае? Сказать однозначно трудно. Во времена булгарские знать, очевидно, пользовалась покупными лошадями восточных пород, «туркменами» и «персами», которых вывозили по торговым путям. Наверняка много было степных лошадей, особенно башкирских. Но была и своя, местная порода - «казанок». Небольшая, но жилистая лошадка, выведенная из косячков лесных предков. Вроде вятской, пришедшей ей на смену. Известно, что ее услугами широко пользовались ямщики. Жаль, не сохранили породу. Должны были существовать и монастырские, боярские заводы, царские конюшни. С тем же примерно породным наполнением. Переломным стал для российского - да и мирового коннозаводства - XVIII век: Северная война, длившаяся с лишком 20 лет, буквально вымела метлою реквизиций конюшни России. Даже царские, в которых, как писал Петр, ко времени его воцарения насчитывалось 50 тысяч голов. Так как льгот племенным заводам не давалось, то частные заводы почти прекратили свое существование. В конце концов император вынужден был указом 1712 года учредить казенные заводы в Киевской, Азовской и Казанской губерниях. Где у нас помещался этот завод, точно неизвестно. Есть упоминание о каком-то «конном дворе», чьи ворота выходили на Проломную. И только. Другое обстоятельство - губернаторство Артемия Волынского, пришедшееся на 1728 - 1730 годы Он был настоящим старым, допетровской школы заводчиком. Служил посланником в Персии, бывал в Польше, Турции. Хорошо знал татарских, калмыцких заводчиков. Любил именно восточных лошадей. И, будучи заведующим «дирекцией на конюшенной канцелярии», созвал комиссию, сочинившую проект учреждения 105 казенных конских заводов. Главное же: он выстроил в свое время «лековые конюшни» - конские лазареты, создал школу заводчиков, всячески обустраивал конюшенное хозяйство.

Это могло в полной мере присутствовать и на наших местных, молоствовских заводах, о которых и дошла первая писаная весточка из 1779 года. «Село Никольское гвардии прапорщика Христофора Молоствова… 102 двора, дом господский деревянный и два завода. Первый конный - в нем стоит до 50 аглицкиих, датских и лонбардских лошадей ценою о ста и двухсот пятидесяти рублей. Для покупки оных приезжают купцы из верховых городов. Второй - рогатой русского скота». После неаполитанских признавались «ради их бодрости» и датские - «хотя в первую голову они превосходны для кавалерии». Вскользь отмечались мекленбургские, «как лучшие из всех немецких». «Аглицкие» могли быть и гонтеры - для сбыта охотникам, и чистокровные скаковые, порода которых переживала тогда становление. У Молоствова были 24 кобылы, 2 жеребца, 15 - 20 жеребят. В то время это был самый крупный конный завод в уезде. Впоследствии он сильно разросся и получил всероссийскую известность своими призовыми рысаками. Но тогда, в «осьмнадцатом столетии» у Молоствова было характерное смешение породного стада. Дворян охватила гиппомания. Всякий помещик с претензиями считал для себя обязательным собственный конский завод.

«Он татарин, он татарин, он не русский человек» - так писал Пушкин об одном из Молоствовых, царскосельском гусаре Памфамире, с которым водил дружбу. Происхождение этого рода по сию пору остается неясным. Известно лишь, что родоначальники были псковскими помещиками, посаженными туда в XVI веке, а Улан Молоствов выслужился до заметных придворных чинов. Военные заслуги принесли Молоствовым крупные земельные пожалования. В Спасском уезде они появились в конце XVII века, в пору массового заселения земель русскими и татарскими поселенцами после сооружения засечной черты, обезопасившей от набегов кочевых орд. Самые знаменитые родовые гнезда Молоствовых - села Бездна, Три Озера, Никольское, Куралово. В образцовое село Никольское превратил Христофор. Он выстроил дом, разбил парк, устроил конский завод, сад, оранжереи, воздвиг церковь. Не хуже обустроили и другое дворянское гнездо - село Рождественское или Три Озера, разделившееся впоследствии на две усадьбы. У них были домашние театры, хор певчих. Жили дружно - «съездами», большими охотами, хлебосольством и балами. Детей отдавали в Пажеский корпус, Царскосельский лицей, Михайловское училище. Именно в Никольское, образцовое имение, в 1866 году привозили на конную охоту цесаревича Александра Александровича.

Историк коннозаводства В. Витт приводил такую историю. Екатерина II как-то спросила у ямщика, берется ли он доставить австрийского императора Иосифа II в Москву за 36 часов. «Берусь, матушка, - ответил лихой ямщик, - доставить немецкого короля в 36 часов, но не отвечаю, будет ли цела в нем душа». В России, как ни в какой другой стране мира, была сильна потребность в хорошей упряжной лошади. Были местные, крепкие и выносливые - приземистые мезенки, саврасые вятки, кологривые казанки. Но они были низкорослые. Пышные запряжки в 4 - 6 - 8 лошадей были не только от роскошной расточительности, но и от необходимости. Известно, что 28 июня 1762 года, когда Орлов вместе с Екатериной ранним утром со всей возможной поспешностью ехал из Петергофа в столицу, парадные неаполитанские кони, длинногривые и длиннохвостые, запряженные в тяжелую карету, не доезжая нескольких верст до заставы перешли на шаг, а потом и совсем стали. Положение было отчаянное, каждая упущенная минута грозила неудачей затеянного дела. Кинулись искать лошадей в окрестные деревушки, привели и запрягли в карету каких нашли - лошадок всех колеров, мастей, размеров и с грехом пополам добрались до заставы. Породы, которая при хорошем росте, силе, выносливости имела бы красивую побежку: не частила, не трусила, шла просторно и споро - в мире тогда не было. И лишь очень немногие частные заводы обратились к производству лошадей упряжных пород, по преимуществу каретных, цуговых, парадных выездов. О существовании заводов для широких нужд сельского хозяйства и транспорта неизвестно. В большинстве же заводы были верхового направления. Лошади, выпускаемые ими, отправлялись в строй и в манеж. Требования манежной езды в XVIII веке играли часто первенствующую роль при оценке лошади.

«И чтобы природных пороков не было, а именно: седлистых, острокостных, головастых, щекастых, слабоухих, лысых… а шерстьми прибирать годных к заводу: вороных, карих, гнедых, бурых, вороно-чалых, каре-чалых, и буланых. А прочих шерстей в заводе не держать. И которые кобылы выбраны годные к заводам будут, оных разобрать по шерстям, дабы одна шерсть с другой в заводе не мешалась». (Конюшенная инструкция 1732 года).

Лошадей оценивали так: испанские («шпанские») - «гордые в красоте своей и предпочитаются для войска и манежа всем прочим лошадям», датские - «также к манежной езде способнейшие суть», арабские и варварийские (берберские) - принадлежат к прекраснейшим в свете, персидские и туркменские аргамаки - больше и статнее арабской лошади и «более ее способны для искусственной езды», турецкие - породны, но «плохи во рту», часто бывают злы, английские - «скачкой превосходят всех лошадей в Европе, хороши для езды на охоту», польские - почти все заслуживают названия «аукционистов» по своей горячности и также - «астрономов», так как дерут голову вверх

«Полезный дворянам коновал»

Не было того, что ныне именуется идеологией племенной работы. Руководства наполнены наставлениями о пользе скрещиваний: «испанского жеребца давать немецким и прусским кобылам, бахмата - «польским, датским и прусским»… Переделывать же «от века существующие» породы почиталось невозможным. Необходимо было только в каждом следующем десятилетии вновь покупать за границей этих ценных производителей.

Во Франции XVIII столетия чистокровную лошадь называли «les Turkcs d`Angleterre» - турецкая лошадь Англии. Господствовало представление об английской чистокровной лошади не как о чистокровной породе, а как о восточной лошади, сохраненной и умело выращиваемой в Англии.

Россия, где не обремененные знаниями и опытом заводчики располагали нередко огромными материальными средствами и даровым трудом крепостных слуг, готовых исполнить любой приказ, эта теория производила одно время чудовищные результаты. Десятилетиями в заводах шло самое бессистемное скрещивание, громоздились одна на другую породы. Не было ни идеи, ни плана - только прихоти барина. Неаполитанского жеребца сменял доппель-клеппер, доппель-клепера - английский, английского - датский, датского - мекленбургский, турецкий… В Серебряно-Прудском заводе Шереметева переменили за 30 лет 70 жеребцов-производителей десяти пород: арабской, турецкой, английской, андалузской, неаполитанской, мекленбургской, датской, голландской и др., не считая жеребцов своего завода от различного смешения пород. В результате не удалось создать не только какую бы то ни было особую породу, но хотя бы наладить производство пользовательной лошади определенного типа. Надо добавить, что заводчки XVIII века, как правило, чуждались родственного разведения, считая его противоречащим божеским и человеческим законам. Отпадали шансы уловить и удержать с помощью инбридинга индивидуальные качества удачных экземпляров. Коннозаводчики обращали внимание на экстерьер вне зависимости от пользовательской и племенной ценности. Среди жеребцов дворцовых заводов наибольшую славу заслужил вороной жеребец Гарди, родившийся в Хорошовском заводе в 1766 году от ломбардского жеребца. Он прославился вот чем: «хвост имел длиною в 7 аршин, который вкладывался в кошель». Мешал дело с бездельем

Переворот в племенной работе произвел граф Алексей Орлов. Не было в то время вида спорта, которым бы он не увлекался. Ему были знакомы все тонкости верховой езды в манеже, в отъезжем поле он охотился с борзыми и гончими и выводил свои породы, которым самолично вел родословные книги «студ-бук». Скачки и бега обязаны ему своим возникновением в России. В кулачном бою не знал равных и даже под старость иногда выходил на бой и осаживал бойцов, годившихся ему во внуки. Силу имел непомерную, завивал кочергу, как веревочку, между пальцев сплющивал серебряный рубль. Голубиные гоны и петушиные бои - и им отдавал он дань. Породы орловских чистых голубей и орловских бойцовых кур также вывелись Орловым с помощью точных племенных записей.

Он отлично знал теории и даже практические приемы лучших английских заводчиков. Их по его поручению выпытывал русский посол Воронцов, скупавший для Орлова лошадей и даже посылавший ему с дипломатической почтой сводки с еженедельных скачек и бегов в Лондоне. Орлов во время пятилетней экспедиции флота на архипелаг Эгейского моря в русско-турецкую войну целыми партиями ввозил в Россию жеребцов и кобыл со всех сторон света. Если на Западе вывоз решался деньгами, то в Аравии и Турции действовали другие обстоятельства. Экспедиция князей Сангушко, к примеру, длилась целых три года, стоила огромных денег и жизней участников, благодаря чему на Украине появился рассадник арабских лошадей «Славута». Чесменский герой, богач и бесцеремонный авантюрист еще в войну брал трофеи, какие заблагорассудится. Добывал лошадей захватом, деньгами, в качестве дара. Так в 1771 году сирийский предводитель мамлюков Али-Бей, которому русская эскадра оказывала помощь против турок, подарил Орлову гнедого жеребца (впоследствии названного Али-Беем) и несколько кобыл. Богато отдарился плененный паша. Тем же знаком, обычным для Востока, отметил Кучук-Кайнарджийский мир и султан. На конюшне султана стояли 3 тысячи лошадей со всего Ближнего Востока, Персии, Туркмении. Пользуясь содействием турецкого правительства, Орлов еще в период нахождения русского флота в Эгейском море посылал за лошадьми в Аравию и Египет. По окончании экспедиции он вывел в Россию 30 жеребцов и большое количество кобыл. 18 жеребцов получили назначение в конюшни «матушки-императрицы», где и нашли себе могилу: не осталось от них не то что породы, но даже и кличек. А вот 12 других жеребцов и 9 кобыл, поступивших в завод Орлова, имели другую, блестящую, судьбу.

Все приобретенные лошади были доставлены в Россию морем - исключая серебристо-белого Сметанки, который был приведен из Аравии в Москву посуху, в 1776 году, под караулом и в сопровождении фирмана Блистательной Порты.

В подмосковном имении Остров были собраны 60 самых выдающихся жеребцов и маток России. Но место было неудачным: в северном краю южные породы были обречены на восьмимесячное стойловое содержание в закрытых помещениях, тепличное воспитание. Сметанка пробыл здесь немногим более года. Он и бурый «турок» Салтан не пережили вторую зиму, но дали по три сына и одной дочери. От «араба» Сметанки потом пошла рысистая порода, от «азиата» Султана - верховая. Был и другой неудачный коннозаводческий опыт - в «низменных местах» Симбирской губернии. Оба начинания подталкивали к поиску более приемлемого места для работы с лошадями высокой породности, а также к созданию помесей, более привычных к суровому климату. Таким местом стало воронежское поместье Хреновое, пожалованное Екатериной Собственно говоря, Орлов на первых этапах деятельности выводил не столько породу, сколько тип лошади, соответствовавший местным климатическим и прочим уcловиям. Только потом завод пошел по пути создания «верхового» комплекса четырех пород и восьмипородного «рысистого» варианта. Это и стало мировым уровнем работы. Настоящим прорывом в коннозаводчестве. Орлов стал основоположником синтетического метода сложных скрещиваний с участием нескольких исходных форм. Современные ему животноводы XVII века Бэквелл и Коллинг работали методом аналитической селекции: спаривали самых выдающихся в каждом из поколений животных, не прибегая к широким межпородным скрещиваниям. Завод развивался в нескольких направления, успешно решая задачи создания русских конных пород - верховой и рысистой. В третьем отделении разводилась «в себе» чистокровная скаковая порода. Существовали и отделения «фрунтовых» и «цуговых» лошадей. Каждое из отделений, по сути, являлось крупнейшим заводом. С самого начала завод вел работу в очень широких масштабах, с огромной и прочной материальной базой. Вопросы случки и подбора, заводского режима и кормления Орлов всецело оставлял за собой. До самой его смерти в 1807 году ни один жеребец и ни одна кобыла не получали заводского назначения, не поступали в продажу иначе, как после осмотра и личного распоряжения Орлова

«Без знания кровей нет племенного дела»

До 30-х годов XIX века никаких студ-буков в России не издавали, книг или изданий генеалогического характера не печатали. Русские коннозаводчики не просили подробных аттестатов на покупаемых лошадей, довольствовались справками с указанием кличек отца и матери, иногда с прибавлением - сына такого-то. Орлов и его специалисты вели журналы ежедневных наблюдений. Ему регулярно высылали почтой в Москву за 700 верст еженедельный журнал. Выращенные в степи лошади отличались крепостью, здоровьем, хорошими сердцем и легкими, отличной мускулатурой, сухостью конституции. Эти условия помогали переделывать сырость и грубость экстерьера более тяжелых европейских пород, увеличивали возможности проявления скрытого потенциала экстерьера восточных родителей. Завод не гнался за скороспелостью - «выкормок хозяину не впрок».

Орлов вел свои записи-аттестации на странный в ту эпоху манер: сначала сообщал в аттестате клички матери и отца, затем идет мать матери, потом - кличка отца матери, следует возврат к отцу - его матери, бабке и только в конце приводят кличку деда по отцу. Такая форма выписей Орлова была скопирована с арабских аттестатов XIII - XIV веков. Лошадей-то он вывез из Аравии и с тамошними бумагами!

Орлов провел и другое различие от прочих заводов. Верховых содержали и выращивали не так, как рысистых, рысистых не так, как скаковых. Дело не только в кормлении. Орлов и его люди варьировали тренинг в зависимости от задач, поставленных перед каждым отделением. Для рысистого приемы пришлось буквально изобретать заново. Проведя 5 - 6 поколений лошадей через систему рысистого тренинга, при соответствующем кормлении, отборе и подборе Хреновский завод создал рысистую породу, в которой свойства резвой рыси были наследственно закреплены. Переходя одним из первых в России к ручной случке и имея теплые конюшни для кобыл, завод мог не пропускать «первую охоту» у кобыл и крыть их уже в начале апреля одного года, чтобы получать жеребят уже в марте следующего. Постепенно практика разрослась и стала повсеместной. Сезон открывался уже в начале зимы. Орлов дошел и до идеи повторного покрытия маток, в результате чего процент выжеребки поднимался к максимуму - до 90 и более процентов. Способ этот распространился по Европе вместе с партиями лошадей из Хренового и получил название «русского». Производители выписывались из заводских и поступали на пенсию в возрасте 20 лет.

Знаменитых хреновских жеребцов с завода не продавали! Содержали до самой смерти в Хреновом, даже после того, как от них уже отказывались получать потомство. Лучших хоронили в Хреновом с особым почетом, стоя, в парадном уборе, с надетой уздечкой, а верховых и приоседланными.

К четырем годам лошадей сортировали. Завод оставлял себе только «отборных из отборных». Всех других продавали с аукциона. Вместе с ними продавали старых маток, жеребцов и кобыл, не оправдавших ожидания. В продолжение многих десятилетий ежегодно выметались, отбраковывались сотни и сотни лошадей, отбирались и удерживались единицы жеребцов, десятки из кобыл. Из 42 жеребцов разных пород, введенных в завод и оставивших потомство из 500 голов лишь девять экземпляров оказались в состоянии дать 23 продолжателя в рысистое отделение. От этих 23 произошло 750 голов приплода. Но только потомство семи из 23 жеребцов - числом 25 - пошло в заводскую работу производителями, давшими общий приплод не менее 1000 голов. Из этих 25 жеребцов был только один - Барс. И уже опираясь на Барса и его 12 сыновей (третье поколение), завод получил возможность «учредить рысистую породу на твердом основании». И вышло в результате сразу несколько устойчивых линий. И все же рысистая порода в момент смерти Орлова не была закончена. Доделал ее управитель завода и помощник Орлова, его крепостной Шишкин.

До Орлова думали, что рысистую породу развести невозможно, ибо полагали, что чрезвычайная рысь лошади есть одна игра натуры и не переходит в потомство. Орлов… развел неслыханную доселе породу беговых рысистых лошадей.

И по всей России Шишкин, приняв во внимание оживление интереса к ипподромным бегам, сделал ставку на развитие резвости. Его успехи были огромны. Все крупные заводы, стремившиеся к ипподромным лаврам, стали нарасхват покупать его жеребцов по 30 - 40 тысяч за голову. Шишкин выпустил орловскую породу на широкий простор русского коннозаводства. К 1850 году число рысистых заводов в России превысило 100. Разбросанные по всей стране, они, разводя породу в различных климатических, заводских режимах, создавали исключительное разнообразие внутрипородных типов. Ипподромные страсти вызвали к жизни и племенные книги.

На Руси тогда рысаками считали любых лошадей, независимо от их породы, роста и экстерьера, лишь бы они были в состоянии бегать рысью с быстротой около 2 минут на одну версту.

При Орлове бега перестали быть только спутником масленичного разгула. Он устранил из бегов элементы ярмарочного или масленичного развлечения. Испытывая своих рысаков, он никогда не бился об заклад. Испытания в течение 20 лет проводились зимой еженедельно по воскресеньям. Орлов сам выезжал на одном из рысаков на точно вымеренной дистанции, у конца которой ставился вместо столба большой китовый ус. При этом секундная стрелка больших часов, бегавшая во весь циферблат, во всеувидение отмечала резвость каждого конца. Кроме зимнего бега на Москва-реке Орлову разбили на Донском поле летний бег - до него ни о каком летнем беге не слыхивали. Орлов ввел и другую новацию: на многие десятилетия опередив Америку, стал производить рысистые испытания не под седлом, а в упряжи. Для этого ему пришлось изобрести беговой экипаж - беговые дрожки

Как время катится в Казани золотое... Наш, казанский, ипподром, который был поначалу просто беговым полем на окраине города, основан, как принято считать, в 1868 году. Но еще в 1867 году в Казани появилось Общество охотников конского бега. Надо думать и до того существовало сообщество подобных людей, никак не конституировавших себя. Были в более скромном размере и все прочие атрибуты дворянской жизни, известные по книгам летописцев московского быта: зимние «съезды», балы - ими Казань очень славилась, конские соревнования, псовые охоты. На зимние «городки», масленицу приезжали со всей округи татары-«барабусы» со своими лошадьми - катать публику, зарабатывать деньги. Известно и место конской биржи - перекресток Галактионовской и Пушкина у Ленинского сада. В газетах сохранились сведения о том, что Валериан Молоствов организовал первые бега по правилам, которые прошли на озере Кабан. В память этого в 1913 году на Казанском ипподроме были проведены и специальные бега с призом в 500 рублей, учрежденным его сыном Львом. От той поры в музее ипподрома сохранилась фотография: дощатая трибуна на льду Кабана, перед которой кошевки с бородатыми седоками в овчинах.

Другой завод держал Константин Молоствов, разводивший еще и американских скакунов. Он был даже избран вице-президентом Волжско-Камского общества поощрения рысистого коннозаводства. В Обществе были и другие представители фамилии: Владимир Владимирович - член Казанской губернской земской управы, Лев Валерьянович - предводитель дворянства Спасского уезда, владелец Никольского завода, Владимир Германович - предводитель Тетюшского дворянства. В Спасском уезде со временем стало более десятка конских заводов, почти столько же работало и в Казанском. Но точное их число неизвестно, поскольку не все считали для себя выгодным и необходимым отмечаться в «Обществе», пригонять лошадей на казанские аукционы. Лев Лихачев, Николай Сазонов, Щетинкины - кто только не промышлял коннозаводством. Дело процветало и широко укоренилось в крае. В Лаишеве им занимались дворяне Останковы, Толстые, в Мамадыше известен был завод статского советника Лебедева, в Чистополе - Стрекаловский. В круг заводчиков вошел татарский предприниматель Абдрахман Ишмуратов, основавший рысистый завод в селе Казанбаш. Были и большие конные рынки. Самый крупный, губернский, работал в Мензелинске, куда пригоняли табуны из оренбургских степей. Значительные обороты делал Спасский рынок. А в Казани с начала прошлого века завели обычай публичных показов и продаж лошадей в общественном саду Эрмитаж, известном также летним театром и первыми соревнованиями велосипедистов. «Первую аукционную выставку животноводства» провели в 1900 году под покровительством местного отдела Российского общества покровительства животным. По некоторым данным в ней выставили на продажу более 300 лошадей. Победила, как пишут, гнедая кобыла породы «арден», выставленная лаишевским крестьянином Карпом Константиновым. За ней следовала вороная кобыла лаишевца же Егора Савинова. Через два года на выставке разыгрывались уже золотые медали, специально выполненные жетоны призеров.